Записки грибника - Страница 52

***

Поспать мне удалось всего ничего, дай бог пару часов. Хрен с ним, днем доберу, час, полтора на обед это святое, кроме охраны у ворот, на территории практически никого, исключая плавильни, ну это понятно, зарядили и пока расплав не разольют по изложницам и формам, не расходятся. Но другие цеха, отрываются, иной раз приходишь, а там храп стоит, богатырский. Потом как-то все встало на свои места после уяснения графика работы.

'Работа взрослых определяется в 12 часов, из которых 3 часа дается на отдых и прокормление (2 часа на обед, 1/2 часа на завтрак и 1/2 часа на ужин). Обед рабочим по большей части приносится их родными.

Что касается распределения времени отдыха по отдельным цеховым работам, то оно зависит от характера самих работ, так: по доменному производству взрослые рабочие отдыхают в промежутки между засыпкою руды в домницы.

При кричном производстве взрослые отдыхают в промежуток между нагревом и тягою кусков, что составляет для них отдыху до 3-х часов в смену.

Работа малолетних от 10 до 14 лет начинается с 8 часов утра и оканчивается в 3 часа пополудни, так что они находятся в работе 5 часов, несовершеннолетние свыше 14 лет работают с 6 часов утра до 7 часов вечера, всего 10 часов. При; кузнечно-слесарном производстве в продолжение всей дневной смены рабочие отдыхают 2 часа; несовершеннолетние в летнее время работают с 6 часов утра и до 6 вечера, а в остальное время года с 7 часов утра до 4-х часов вечера.

При всех производствах ночных смен для несовершеннолетних нет*'

(* реальный документ, история каслинского завода)

Да здравствует советское правительство, освободившее тружеников от рабского труда.

Я подсчитал, сколько работают люди, и у меня выходило, что наши литейщики, трудились всего четыре — пять часов за смену, все остальное время или ели или спали.

Ну ладно, пусть хоть они поспят, так как меня разбудили, дружелюбно настучав по пяткам, потом ухватили за плечо и трясли, пока не открыл глаза.

— Проснулся милай? — На меня в упор смотрел незнакомый дедок, среднего роста, волосы, стриженые под 'горшок', русые с проседью. Такого называют сивым. Умные, внимательные глаза, смотрящие из под кустистых бровей. Гладко выбритый подбородок и большие, я бы сказал, казацкие усы.

Знаете, бывает, что разоспишься, так что слюнка стекает на подушку, а рот пересыхает и в горле першит. Пока не выпьешь глоток воды трудно хоть что-то произнести.

Просипев, самому непонятное что-то, потянулся к кружке с остывшим чаем. Пока пил, мелкими глоточками живительную влагу, рассматривал незваного гостя.

Поставил посудину обратно, прокашлялся, — А ты кто будешь?

— Поведали мне, что ты странный муж, теперь сам уверился. — Он стоял передо мной, а я сидел, откинувшись на стену.

— Никодиму — меднику сродственник, — раздался голос за его спиной.

— Тот, что кувшинами самоварными в рядах торгует?

— Он самый, — И рядом с дедом встал кузнец Василий. — Здрав будь Федор. — Поздоровался он со мной.

Я встал, — присаживайтесь, гости дорогие. С чем пожаловали?

Коваль, положил на стол, тихо звякнувший сверток. — Вот, сделал, как ты изъяснял. — Развернул, внутри было два предмета, ложковое сверло и просверленная болванка для ствола длиной сантиметров тридцать. Забрав, я, осмотрел заготовку со всех сторон, заглянул внутрь. Качество не ахти, отверстие смещено, поверхность во вмятинах. Обследовал инструмент, м — да, оставляет желать лучшего.

— Федор, — это подал голос дед, — Сам измыслил или проведал, что так делать можно?

Василий, перехватил мой взгляд, — Онисим сын Михайлов, пушкарских дел мастер.

От этих слов меня словно пружина подкинула, открыл рот и замер от внезапного видения…

'За окном темно, тускло горит одинокая свеча, освещая маленькое пятнышко на столе и склоненную фигуру человека. Язычок пламени колеблется под легким сквозняком и по бревенчатым стенам мельтешат тени.

Пряди седых волос, перехваченные кожаным плетеным шнурком, обрамляют худощавое лицо. Сухие губы шевелятся, выговаривая слова, появляющиеся из под скрипящего гусиного пера.

— Такие обозы строити доведется, места просторные разумно разделиши конным и пешим воинским людей, и где снаряду стояти и всей пушкарской снасти, чтоб им коли доведется к бою полки свои устроити на выласку было просторно, так же и снаряд пушечный со всеми запасы надобе урядно уставити, а запасы пушечные от притчи и шкоды особно оберегати, а только над порохом, которая хитрость изменою учинится, и в том все войско будет в погибели.*

Поставив точку, прикусил кончик перышка и невидящим взглядом уставился в темноту. Что он там видел, известно только богу…'

Давным-давно в далеком будущем при просмотре одного из сайтов посвященных истории пороха, попалась на глаза строчка. — 'Кроме производственников в штате Пушечного двора состоял своего рода "научный работник" — пушкарских дел мастер. Эту должность занимал Анисим Михайлов Радищевский'

Зацепило меня, — 'научный работник' стало интересно, принялся копать. Ничего. Мелочь всякая, родился, умер, был награжден, записи в писчих книгах. Любопытным фактом проходит, что Онисим вместе с Федоровым был печатником, и даже, как пишут исследователи, был его учеником'

Захлопнув варежку, спросил у мастера, — как правильно величать, Анисим или Онисим?

— Да ты сядь, в ногах правды нет. — Дождавшись пока опущу тощую задницу на лавку, продолжил, — Родители Онисимом нарекли.

В его речи чувствовался акцент, он немного не так говорил, не как москвич. Те акают и на любой вопрос следует традиционное, — 'Ась? Чавой?'